Все книги про: «тюремная проза читать…. Тюремная история Тюремная проза

Впервые за всю историю литературы о тюрьме написал профессиональный тюремщик. Написал предельно откровенно, остро, в меру цинично, в тонах черного юмора, без слюнявой сентиментальности, фальшивого романтизма и чиновничьего холуйства.

У читателя книга может вызвать шок, но она в корне изменит привычный взгляд на человеческие отношения.

Во многом эта книга - результат работы очень разных людей с огромным жизненным опытом и незаурядной судьбой. Собрать, проанализировать и систематизировать материал, который до этого профессионально никто не исследовал, одному человеку не под силу.

Особую помощь в подготовке и издании книги - информационную, аналитическую, организационную - оказал депутат Харьковского областного совета Александр Абросимов.

Не бойся!

Не проси!

(Арестантские заповеди)

Тюрьма - самый угрюмый институт государственной власти. А после отмены смертной казни (которая тоже осуществлялась в тюрьме), - самый страшный. Здесь и далее слово «тюрьма» употребляется как обобщающее: место, где нет свободы. Официальные термины громоздкие и неточные, они придуманы деятелями от бюрократического творчества, которые, не зная и не понимая тюрьмы, не имея способностей и навыков как-либо влиять на ее внутреннюю жизнь, манипулируют названиями. В принципе, любое место, где есть решетки или колючая проволока, запоры на дверях, и где вас удерживают принудительно - это тюрьма.

Немалая часть населения (20 %–25 %) так или иначе соприкасалась с тюрьмой: сидели сами, сидели родственники, друзья… А сколько еще соприкоснется… Кстати, общеупотребительное слово «сидеть» - очень точное. Можно говорить: отбывать наказание, содержаться в ИВС, или, допустим: тянуть срок, пахать на хозяина… Суть та же, а слов больше. Лучше уж говорить: сидеть. Тем более что этот термин не новояз, ему много веков.

Цель этой книги - дать уроки выживания взрослым мужчинам, которые не думают наивно прожить жизнь беззаботной пташкой и понимают, что впереди у них будет немало ям, капканов и засад. (Решение проблем женщин и подростков в тюрьме - тема отдельного серьезного разговора).

В этой книге вы не найдете советов о том, как строить свою линию защиты, какие показания и в какой очередности нужно давать следователю и суду… Я имею представление и об этих проблемах, но, чтобы давать толковые советы, мало иметь представление, нужно быть профессионалом. В области «разваливания» уголовных дел есть свои специалисты.

Цель книги - научить читателя как выжить, попав в тюрьму, сберечь здоровье, не подвинуться рассудком и, что самое трудное, суметь сохранить достоинство. К сожалению, наша общественная жизнь лишь на десять процентов регулируется законом, а на девяносто - беззаконием. В тюрьме это проявляется наиболее выпукло, рельефно, по-мультяшному ярко. Задача книги - научить противостоять этому беззаконию.

Эта книга рассчитана на тех, кто никогда не пробовал на вкус тюремную баланду, но отдает себе отчет в том, что может оказаться в тюрьме через месяц, через год… Рассчитана на родственников и близких тех бедолаг, которые уже сидят за проволокой, или могут там оказаться в ближайшее время…

Думается, интересно будет прочитать ее тем, кто уже окончил тюремные университеты и имеет свое мнение о местах лишения свободы - можно сравнить свои впечатления и мысли… Было бы нелишним прочитать ее и тем, кто никоим образом не связывает себя с тюрьмой, ну нет у них для этого оснований! Дай-то Бог! Потому что от сумы да от тюрьмы не зарекайся! (У Владимира Ивановича Даля формулировка еще более жесткая: «От сумы да от тюрьмы не отрекайся, как раз попадешь»). Проходят века, меняются общественные уклады, политическое устройство, культура, менталитет, а грозный смысл этой поговорки бледнее не становится. Тюрьма повидала настолько разных людей, что надо реально понимать - там, за решеткой, может оказаться каждый. Без преувеличения!

Разумеется, одни типы (или группы) людей в тюрьме оказываются с большей вероятностью, другие - с меньшей. Впрочем, между ними не существует выраженных границ.

Один из таких типов, кстати, не самый многочисленный, как принято считать у обывателей - это люди, у которых слово «тюрьма» отчетливо читалось на лбу, когда им было еще лет восемь. Таких людей около 10 %. Их под стакан зачали, под стакан родили, безмозглые и пьяные родители вбили в башку несколько великих истин типа «не об…шь - не проживешь» и пустили гулять в мир. В пять лет такой попробовал сигарету, в семь - жужку, а в двенадцать подсел на иглу. Годков с шестнадцати он начинает бродить по тюремным коридорам и не выходит из них, как правило, никогда. Ну, разве что на два-три месяца - глотнуть вольного воздуха.

Самый же распространенный тип зэков…

Слово «зэк» прочно вошло в лексикон советских и постсоветских людей. Наверное, оно удобно своей лаконичностью. Как клеймо на лбу. Или как плеткой по спине. Люди, далекие от тюрьмы, считают его оскорбительным, на самом деле это не так. Это просто удобный термин. Зэки сами себя так называют, так их называет и тюремная администрация.

Происхождение этого слова не совсем ясно. В гулаговские времена в тюремных и конвойных документах вроде ведомостей, отчетов, списков применялось обозначение - з/к (звучит «зэка», с ударением на второй слог). Помните, у Высоцкого: «…зэка Васильев и Петров зэка…» Предположительно, з/к означает «заключенный». Это вызывает сомнения, но в то веселое время дурацких сокращений и аббревиатур хватало. (Слово «собес» чем лучше?) Сами зэки еще лет двадцать назад в шутку расшифровывали з/к как забайкальский комсомолец. От «зэка» получилось более короткое «зэк», а потом производные - «зэчара», «зэковское» и др.

… - это молодые люди, попавшие в тюрьму, как говорится, по глупости. Таких около 30 %. Думается, почти каждый современный пацан может оказаться в их числе. Садятся эти ребята за что попало: грабежи, хулиганство, изнасилования, угоны, убийства, кражи. При определенных раскладах такой мог бы никогда не сесть, не окажись он в том месте, где оказался, не выпей лишней рюмки, не брякни лишнего слова, возьми себя в руки в нужный момент… Но случилось то, что случилось.

В отличие от них следующий тип зэков (около 20 %) - это люди, совершившие вполне осознанные действия, приведшие их на нары. Преступления эти самые разные: от убийства из мести до подделки документов, но все эти люди были кузнецами своего несчастья вполне осмысленно. Они оказались в том месте и в то время, когда сами этого хотели. Эта публика постарше и покрепче, в будущем она, как правило, формирует костяк преступного мира.

Еще один тип зэков - это наркоманы. Сейчас их уже 25 %–30 %, а скоро будет еще больше. Имеются в виду люди с жесткой зависимостью от наркотиков, как говорится «сидевшие на системе», потому что те ребята, которые были причастны к наркобизнесу, или даже «баловались» наркотиками, относятся к предыдущему типу. Наркоманы - несчастные больные люди со сниженным интеллектом, утраченной волей и стертыми эмоциями. На свободе они иногда очень опасны, ради денег на очередную дозу совершают дерзкие и жестокие преступления, хотя на самом деле ни дерзости, ни жестокости у них нет, есть только наркозависимость. Наркоману страшно совершить преступление, но остаться без дозы еще страшней. В тюрьме эти люди не делают никакой погоды. Не имея возможности приобретать наркотики, они, пережив ломку, становятся апатичными, заторможенными и превращаются в тупой скот.

В последнее время увеличилось число зэков из бизнесменов. Сейчас к этой категории относится около 5 %, но, по-видимому, скоро станет больше. В основном, у этих людей возникают какие-нибудь неурядицы с налоговыми органами, также на них часто «вешают» различные хищения и мошенничества. Им нелегко приходится за решеткой, особенно в первое время. Если уличный баклан…

В поношенной зэковской униформе, в стоптанных кирзовых коцах, с новой фуражкой «полицайкой», надвинутой до бровей, низкорослый, начинающий полнеть Анфимыч выглядел смешно и даже нелепо, словно постаревший, но всё ещё бравый солдат Швейк, заблудившийся во времени и попавший в советский плен вместо русского.

Страна боролась с пьянством и хулиганством, поэтому Анфимычу, с учетом его пролетарского происхождения и боевых заслуг на фронте, присудили за мелкое хулиганство небольшой срок лишения свободы. И лагерную бэушную одежду, и эту грубую обувку теперь ему предстояло носить до освобождения, но не так уж долго - всего-то четыре месяца с хвостиком!.. И Анфимыч, в силу своего неунывающего нрава, посчитал всё это за мелочи лагерной жизни, кроме фуражки «полицайки», которую почему-то сразу же невзлюбил и упорно ходил по зоне с непокрытой головой, блестя загорелой лысиной.

В бараке, особенно, в своей секции, весёлый и общительный Анфимыч прижился сразу. Его зауважали не только за солидный возраст и умение травить анекдоты и байки, но ещё больше за боевой, настырный характер, проявленный в истории с почтовой посылкой, которую отравила ему на зону жена.

Посылка с передачей жены до него по непонятным причинам так и не дошла, но злополучная её судьба, а самое главное активность Анфимыча в этой истории вскоре стали достоянием всей зоны.

Сначала Анфимыч проел плешь на головах отрядного и замполита зоны по поводу своей посылки, а затем добрался до самого Хозяина - начальника колонии, бывшего фронтовика и полного кавалера ордена Славы всех степеней. Анфимыч с Хозяином, как настоящие фронтовики, быстро подружились. И начальник колонии пообещал ему, что доведёт странную историю с пропажей посылки до победного конца.

Однако дело с посылкой почему-то застопорилось и отрядный с замполитом уже шарахались от Анфимыча, как от прокажённого, избегая настойчивого зэка-фронтовика. Да и сам Хозяин по этой же причине не стремился теперь попадаться ему на глаза.

На зоне, после вечернего туалета, Анфимыч обычно надевал футболку, атласные шаровары и, улёгшись на нары у окна, думал о своей жене и вспоминал прошлое. А думать ему было больше не о ком, поскольку остались они с ней одни… Жену подростком в войну фашисты угнали в Германию на подневольные работы. По возвращению на родину она ещё некоторое время провела в трудовых лагерях для перемещённых лиц, а после всех этих странствий и напастей, чем-то переболев по бабий части, потеряла способность к деторождению.

Об этом, как об окончательном приговоре, они узнали пять лет спустя после женитьбы, и были страшно огорчены, но страдала от этого, разумеется, больше всего Ксения - жена Анфимыча. Мать Анфимыча к тому времени умерла, а старшая сестра, потерявшая на фронте мужа, успела нарожать ему детей до войны и теперь изредка ворчала: «Ксению твою, видать, в девках ещё сглазили или порчу на неё каку наслали…»

Анфимыч отмалчивался, но с годами всё более и более ощущал некую пустоту в их семейной жизни, однако виду не показывал, разговоры на эту тему не заводил и Ксению ни в чём не упрекал.

Оказавшись нынче вдали от дома, Анфимыч, как бывалый человек, чтоб скрасить унылые лагерные вечера, травил перед отбоем в своей барачной секции анекдоты, а порою забавно рассказывал правдоподобные байки из собственной жизни.

Утром встречаю Петьку Смирнова - гляжу, а у него синяк здоровый под глазом!.. Да и вид - не то смурной, не то будто обиженный! - рассказывал Анфимыч одну такую историю своим молодым соседям. - «В чём дело?!» - спрашиваю его, а Петька от меня лицо воротит и заявляет: «Я с тобой больше пить не буду!» - «Отчего, Петруха?!» - удивляюсь я, а сам после вчерашнего ничего не могу вспомнить. «Когда мы дома у тебя выпивали, плохо с тобой стало - я обеспокоился, уложил тебя на диван, наклонился и стал спрашивать, что случилось… А ты вместо слов промычал что-то и ногой меня лягнул - прямо в лицо!.. Затем вскочил с безумными глазами и швыряться стал, чем попало… И табуретку запустил в меня - едва увернулся!.. Хорошо, что Ксюша вовремя пришла и успокоила тебя - пса бешеного!» - рассказывает мне Петька, а я мозгами раскинул, памятью напрягся… Помню - где-то залёг, в окопе, что ли?!.. А потом привиделось, будто фрицы меня окружают… Один в каске, мордатый такой, совсем близко подполз, наклонился ко мне и что-то лопочет по-ихнему. Ну, я и врезал ему ногой, что было мочи, а потом, не знай, откуда силы взялись - вскочил и стал гранаты метать по ненавистным фрицам!.. Во, что бывает… И не помнишь, что в пьяной горячке творил!.. Рассказал всё это Петьке - гляжу, а он не верит - ещё с бо́льшей опаской на меня зырит и говорит: «Всё равно с тобой больше пить не буду!» - «Вот и хорошо - нам больше достанется», - отвечаю ему. С тех пор Петьку Смирнова, как отрезало, и больше он ни разу со мной не выпивал, аж до самой своей смерти!.. Вот такая, брат, бывает горячка… с последствиями.

Кто-то из ребят помоложе просил Анфимыча:

Ты про фронт, Анфимыч, про войну лучше что-нибудь страви!

Анфимыч задумывался, а потом отвечал:

Война - это не байки, там людей каждый день убивают!

Тебя ж не убили - живой!.. И байки ловко плетёшь! - возражал кто-то с подвохом.

А потому живой, что со смертью дружил! - отшучивался Анфимыч.

Просто… Проще пареной репы! - улыбался Анфимыч. - К земле надо чаще прижиматься, как к родной бабе!.. И во время окапываться!.. А время нет - залягай в свежую воронку - точняк пронесёт!.. И не высовывайся, почем зря!.. А я к тому ж росточком мал был - мишень неприметная… Вот и вся премудрость!

У нас Хозяин, во какой дылда!.. А уцелел и в орденах, говорят, ходит! - вспоминал кто-то начальника колонии.

Хозяин в разведроте служил - там отношения со смертушкой особые, - со знанием дела пояснял Анфимыч и добавлял на полном серьёзе: - Хозяин у нас фартовый и мужик, вообще-то, геройский!

Соседи с Анфимычем молчаливо соглашались - в бараке хвалить или ругать Хозяина было не принято. Перед отбоем каждый думал о своём, что было ему ближе, а обсуждать военное прошлое Хозяина и его фартовость никто не хотел.

Однако в промзоне, на новом производственном корпусе, где Анфимыч работал в строительной бригаде, его дружеские отношения с Хозяином использовались в общественно-корыстных целях. После обеда работать зэкам не хотелось и чтобы продлить послеобеденный перекур с бо́льшим кайфом, бригада почти в полном составе забиралась на крышу новостройки.

Иногда на территории промзоны появлялась крупная и приметная ещё издали фигура начальника колонии в простеньком льняном костюме и кепке. Хозяин по фронтовой привычке шёл, пригнувшись, быстрыми, широкими шагами, будто двигался по простреливаемой местности.

Его сразу кто-нибудь замечал и раздавался тревожный голос:

Анфимыч, Хозяин на горизонте - отвадь бугая!

Анфимыч вставал до приближения Хозяина, подходил к краю крыши и почти кричал, обращаясь к нему:

Гражданин начальник!.. Осуждённый Анфимов… Разрешите обратиться?! - и тут же, не дожидаясь никакого разрешения, продолжал кричать вопрошающе-жалобным голосом. - Как там мои дела с посылкой, а?!.. Что-нибудь прояснилось, гражданин начальник?

Хозяин резко оборачивался на голос Анфимыча и, застыв от неожиданности в полусогнутом виде, какое-время соображал, но не найдя подходящих слов, лишь отмахивался своей ручищей от настырного зэка, мол помню, не забыл и сделаю, что обещал.

Хорошо, гражданин начальник… Хорошо! - бодрым голосом говорил Анфимыч, однако не успокаивался и продолжал орать: - Скоро срок кончается, а я положенную посылку до сих пор не получил!.. Я, гражданин начальник, её так не дождусь…

Получишь, Анфимов… получишь! - хрипло отвечал ему Хозяин и, махнув от отчаяния в последний раз рукой, неожиданно устремлялся быстрым шагом в противоположную от новостройки сторону. На этом эпизодическая роль Анфимыча, как пугало для Хозяина, завершалась, и довольные зэки спокойно продолжали большой, послеобеденный перекур с дремотой.

На самом деле посылка Анфимыча уже не волновала. Письма от жены приходили исправно, а это для него было важнее. Ксения писала, что уволилась с текстильного комбината - она и раньше жаловалась, что работать на комбинате ей тяжело - сказывается возраст да сноровка уже не та… И нынче устроилась работать нянечкой в городской дом-малютки и, видимо, как полагал Анфимыч, неспроста. А в последнем её письме это всё и подтвердилось. В дом-малютки, как писала Ксения, она поступила не просто так - она хочет выглядеть среди брошенных малюток такого, к которому её сердце ляжет, а уж потом и забрать его оттуда.

Планы жены озадачили Анфимыча, и он ответил ей, чтобы она не торопилась, а дождалась его возвращения для основательного обсуждения такого дела. До освобождения Анфимычу оставалось совсем немного, и он, уже по привычке, после вечернего туалета надевал чистую футболку, атласные шаровары и, улёгшись на нары у окна, вспоминал прошлое и думал о своей жене.

Анфимыч представлял, как вернётся домой и вечером, после ужина, она наденет свою любимую чёрную шёлковую сорочку с кружевами, и они улягутся на диван. Ксения будет казаться ему самой желанной и восхитительной женщиной… Она начнёт щекотать Анфимычу ухо, нашёптывая горячим голосом сказочные слова, а он станет ласкать её сладкую и ещё упругую грудь.

А история со злополучной посылкой разрешилась для Анфимыча за неделю до его выхода на свободу. Её, как говорят, разбомбили где-то на пересылке почтовые воры, выкрав из неё лишь лакомые для них продукты.

Получив остатки от всего того, что ему отправила Ксения, Анфимыч почти всё раздал по дороге в свой барак.

Уже недалеко от КПП, на ступеньках лагерной больнички, он увидел сидящего с задумчивым видом старого грека с грузинской фамилией из инвалидного, как шутили на зоне, мото-костыльного барака. Старый грек, бывший работник торговой сферы, дотягивал большой срок за хищение социалистической собственности в крупных размерах, и уже давно забытый всеми на воле, ничего по этой причине оттуда не получал… И многие зэки, возвращаясь с КПП, делились со стариком передачами от родных и близких людей. Сделал это и Анфимыч, оставив ему добрую треть своей разграбленной посылки.

Тёмно-карие, маслянистые глаза старика заблестели ещё сильнее и он тихим, почти беззвучным голосом, благодарил Анфимыча. А чтобы окончательно забыть про посылку, Анфимыч пустил её остатки на вечерний чай в своей барачной секции.

Оставшиеся дни тянулись долго, а когда наступил день освобождения, то утром радостный Анфимыч сначала попрощался в секции со своим единственным земляком, потом с ребятами из бригады, затем со знакомыми ему мужиками из соседнего барака и после этого отправился на КПП.

В родной город Анфимыч прибыл на рассвете проходящим поездом, толком не выспавшись. Стойкий туман окутал пустынные улицы, автобусы ещё не ходили, и он, почти никакого не встречая, добрался пешком до своего дома.

Дверь, несмотря на протяжные звонки, никто ему не открывал и Анфимыч забеспокоился… Был субботний день, а Ксения даже в выходные не любила разлёживаться. Тогда он постучал, однако на стук отворилась лишь дверь напротив, откуда, не здороваясь, выглянула, кивнув головой, ещё заспанная соседка. Она сказала ему, что вчера у Ксении случился сердечный приступ и её на скорой помощи увезли в первую городскую больницу. Умолкнув, она застыла с грустным видом, протянув ему связку ключей. Анфимыч взял их и, не говоря ни слова, вышел из подъезда.

На улице он остановился, задумавшись, а потом неожиданно заторопился и, срезая путь, побежал трусцой в сторону пустыря. За ним располагалась конечная остановка единственного маршрута, по которому ездили редкие автобусы в нужную Анфимычу сторону. В утреннем тумане он сумел разглядеть стоящий автобус и припустился во весь дух, боясь опоздать на первый рейс.

Две бездомные собаки, бродившие по пустырю, остановились, увидев бегущего человека, но вслед за ним не бросились, а только погавкали с ленцой и быстро успокоились.

Где-то в небе резко завыл самолет, кружа над городом от непогоды. Знакомый звук настиг задыхающегося Анфимыча на середине пустыря - у него вдруг сжало в висках, а затем кольнуло и ударило резкой болью в самое сердце… В глазах у него стало темнеть, а он всё ещё нёсся по инерции. И самая ближняя на пустыре яма показалась Анфимычу в эти мгновения дымящейся после разрыва бомбы воронкой, когда-то спасший его от смерти, и он летел ей навстречу, спотыкаясь и падая…

В бараке про Анфимыча забыли бы, наверное, быстро, если не его пустующее место на нарах: новый этап на зону ещё не прибыл, а среди обитателей секции не нашлось желающих с приближением холодов спать у окна. И поэтому вечером, перед отбоем, кто-то, увидев незанятое до сих пор место Анфимыча, вспомнил про него и произнес:

Жалко Анфимыча нет… Некому теперь байки травить… Тоска!

А кто-то с верхних нар спросил с недоумением:

Так я не пойму: за что он срок такой смешной схлопотал - за бабу свою, что ли?!

Нет, не за бабу… У него ни бытовуха, ни семейный дебош… Жена ему письма писала и даже посылку послала! - возразил голос с нижних нар и добавил со смехом: - Все ведь помнят эту историю с посылкой, а?!.. Он ей Хозяина даже достал!

Мужики оживлённо загалдели, а кто-то спросил про Анфимыча у единственного его земляка в секции:

Так за что Анфимыч залетел, а?.. Ты ж, зема его - должен знать!

А за что треснул-то? - поинтересовался молодой парень.

Пенсионер рассказывал, что в ту пору любая баба его была… И хвалился, мол, много девок попортил… Вот, Анфимыч, ему и врезал!.. Говорят, если не скрутили его, он бы пенсионера до смерти забил!

И правильно бы сделал! - разом послышались чьи-то голоса.

Анфимыч по пьяни бешеный… - уточнил земляк. - А так мужик, что надо!

Обитатели барака ещё немного посудачили за жизнь, потом в секции наступила тишина, которую нарушил громкий и молодой голос с верхних нар:

Шнырь, руби свет - спать пора!

Шнырь выключил свет - в секции стало темно и барак, как и вся зона, погрузился в промозглую октябрьскую ночь. Битва за урожай в стране уже завершилась, но всё ещё продолжалась борьба с пьянством и хулиганством, и завтра на зоне ждали большой этап…

Читайте современный роман о России

Приглашаю Вас стать участником и подписчиком сообщества

Тюремная

история

- - -

Борис Александрович, к Вам на прием жена вашего пациента Кузьмина, пригласить? - заглянула в кабинет секретарь Ольга Павловна.

Жены пациентов обычно приходят к лечащему доктору своего мужа в случае какой-то неотложной ситуации с больным, реже - за справками или рецептом на лекарство.

Приглашайте, конечно, - на озабоченном лице моего бдительного секретаря как-то сразу вспыхнула добрая улыбка, и она, не закрывая дверь в кабинет, пригласила - Проходите, проходите, пожалуйста…

Средних лет женщина (чуть за 50, загадал я сам себе ее возраст) осторожно прикрыла за собой дверь и представилась: «Я жена больного Кузьмина, Вы его оперировали восемь лет назад, еще в областном онкодиспансере. У него была опухоль толстого кишечника…»

Как Вас зовут?.. Хорошо… присаживайтесь, Валентина Ивановна. Что-то случилось с мужем?

Муж умер два года назад. Ему исполнилось только пятьдесят три года. А сейчас заболел сын Виталик, ему всего двадцать шесть лет. Он написал мне в письме, что у него кровь в кале и болит живот. Он считает, что у него такое же заболевание, как и у отца - рак кишечника.

Вы пришли вместе с сыном? Какие обследования ему уже сделаны?

Ее ответ меня очень озадачил.

Виталику не делают никаких обследований. Он находится в исправительной колонии для заключенных. Ему дали восемь лет за нечаянное убийство какого-то бомжа. С ним вместе были трое его друзей, но посадили только Виталика…

Расскажите поподробнее, что с ним такое случилось, - заинтересованно попросил я посетительницу.

- - -

Рассказ Валентины Ивановны Кузьминой:

«Мой муж, Александр Федорович Кузьмин, проработал в милиции свыше тридцати лет, сначала в должности оперуполномоченного, а затем - заместителя начальника отдела уголовного розыска УВД Металлургического района. Единственный наш сын, Виталик, тоже окончил школу милиции, но работать в органах не захотел, несмотря на настойчивое желание отца. В тот самый год, когда Виталик получил диплом милиционера, заболел муж. У него обнаружили опухоль толстого кишечника и направили на лечение в Областной онкологический диспансер.

После операции подполковник милиции был комиссован со службы по инвалидности и вышел на пенсию. Наблюдался муж у онколога в поликлинике и прожил после операции шесть лет. За полгода до своей смерти у него были выявлены метастазы рака кишечника в печень.

Наш сын Виталий устроился на работу в должности охранника в банке. В год смерти отца Виталик Кузьмин был осужден на восемь лет за убийство бездомного алкоголика, который пытался украсть у него спортивную сумку.

Отбывать наказание Виталика отправили в исправительную колонию на Севере, в тайге под Архангельском. Сначала в своих письмах он жаловался на недоедание, холод в бараке и частые простуды. Затем почти в каждом письме Виталик стал писать о том, что сильно болит живот и он постоянно замечает кровь в кале. Никакого лечения заключенный Кузьмин не получал.

С большими трудностями мне удалось добиться перевода больного сына в исправительную колонию № 3 по месту жительства. Разумеется, помогло то обстоятельство, что осужденный Виталий Кузьмин является сыном бывшего замначальника уголовного розыска того самого района Челябинска, где и находится колония «тройка».

В санчасти колонии сыну сделали рентген грудной клетки и выявили туберкулез легких. На этом обследование Виталика и закончилось. Сейчас он находится в противотуберкулезном отделении колонии на лечении. После перевода сына в челябинскую колонию мне стало полегче помогать ему с продуктами, теплым бельем ».

- - -

Слушая этот горький монолог Валентины Ивановны, я припомнил, что наш однокурсник, хирург Саша Иванов перебрался из областной больницы (отделение гнойной хирургии) на заведование хирургическим отделением тюремной больницы на ЧМЗ. Кроме того, перешел на работу в санчасть той же колонии («тройки») и бывший заведующий отделением торакальной хирургии нашего областного онкодиспансера Князев Евгений Семенович.

К моему сожалению, о специфике их работы в тюремной больнице мне с ними побеседовать до настоящего времени не довелось.

У Валентины Ивановны были заготовлены вопросы по диагностике заболевания сына. Она стала расспрашивать меня о том, какие исследования нужно провести Виталику, чтобы выяснить причину болей в животе и примеси крови в кале.

Разумеется, я подробно изложил схему диагностики заболеваний толстого кишечника. «Обязательно требуется провести рентген кишечника - ирригоскопию - и, очень желательно, фиброколоноскопию», - диктовал я под запись несчастной матери больного сына.

Ири… ирриго… скопия, правильно я написала? - переспрашивала Валентина Ивановна, - А фиро… фиброско… фиброколоноскопия (правильно?) это что?... Так, хорошо, записала…

Валентина Ивановна, если удастся сделать хотя бы одно их этих исследований, попросите разрешения показать протокол обследования или его копию доктору-онкологу, то бишь мне, - инструктировал я свою необычную посетительницу. - Кроме того, нужно как-то получить разрешение на осмотр Виталия в палате санчасти.

Я, почему-то, был уверен, что Валентина Ивановна добъется обследования и осмотра в тюремной больнице своего непутевого, но любимого и единственного сына…

- - -

Через неделю в кабинет вошла заплаканная Валентина Ивановна Кузьмина со свернутыми в трубочку рентгеновскими снимками сына. Еще на успев ознакомиться со снимками, я уже сообразил, что Виталик унаследовал-таки от отца страшное заболевание. Почему-то отказавшись присесть на стул, мать пациента протянула мне снимки и заключение рентгенолога, а сама осталась рядом и пыталась вчитываться в неразборчивый врачебный почерк.

Протокол ирригоскопии гласил: «Контрастная масса заполнила прямую, сигмовидную и нисходящую ободочную кишку до селезеночного угла, дальнейшее продвижение контраста невозможно из-за резкого сужения просвета кишки… Заключение : Рентгенологические признаки опухоли толстой кишки в области селезеночного изгиба».

Ну что-ж, Виталик оказался прав, у него действительно рак толстой кишки, - изучая снимки, пробормотал я. Валентина Ивановна медленно осела на стул и молча смотрела на меня. - Нужна операция… Только вот как это организовать в хирургическом отделении санчасти колонии?

Я договорюсь с начальством, только Вы, Борис Александрович, обязательно сами его прооперируйте. Виталик очень Вас просит об этом. А то хирурги санчасти собираются его оперировать сами, - умоляюще глядя мне в глаза, прошептала мать пациента.

- - -

Пропуск для посещения больного Кузьмина в колонии ИК-3 я получил через два дня. Процесс прохождения на территорию исправительного учреждения был поэтапным. Сначала суровая женщина-прапорщик через зарешеченное окошко затребовала и внимательно изучила мой паспорт и пропуск. После чего решетчатая дверь в тамбур открылась для входа.

Сразу после входа дверь позади меня защелкнулась. Ко мне подошел охранник и потребовал показать, что у меня в полиэтиленовом пакете. Мой медицинский халат был изъят («Вам там дадут другой…»), щелкнул замок второй двери и я, в сопровождении охранника, впервые оказался на территории настоящей тюрьмы…

Санчасть за вторым корпусом, - безучастно предупредил меня сопровождающий. Я с любопытством рассматривал мужчин в тюремной одежде, которые трудились на чахлом газоне возле асфальтовых дорожек. Перед входом во второй корпус нас ожидал санитар (судя по белому халату), который держал в руках медицинский халат для меня. По тому, как он вытянулся перед охранником, я сообразил, что санитар тоже из заключенных.

Проводи доктора в хирургию, - строгим голосом приказал охранник. Санитар с улыбкой закивал головой. Охранник побрел назад, а мы с санитаром двинулись внутрь.

В коридорах с крашеными масляной краской деревянными полами на первом и втором этаже прогуливались больные. Я вглядывался в их лица, пытаясь рассмотреть в них следы жестокости, изуверства и других ужасных меток пороков. Выглядели эти «чудовища» (в прошлом) довольно обычными людьми. Это было как-то странно для меня. Ведь это же были настоящие, а не киношные преступники…

Услужливо открыв передо мной дверь в ординаторскую, санитар, улыбаясь, куда-то ушел. Первым, кто шагнул мне навстречу внутри ординаторской, оказался мой лихой однокурсник Саша Иванов. Мы не виделись лет пять, за это время он почти не изменился, только лицо его приобрело кирпично-загорелый оттенок.

Мы обнялись. «Охота тебе, Боря, по тюрьмам ездить, больных оперировать, - хрипловатым голосом пошутил Саша. - Своих больных, что-ли, мало в Городском онкодиспансере? Это же наша работа. Мы бы тут сами прооперировали толстую кишку. Ты же помнишь, мы во второй хирургии областной больницы их много делали».

Я хорошо помнил не столько вторую хирургию областной больницы, сколько ее легендарного заведующего, Евгения Михайловича Дольникова. Был он широко известен в медицинских кругах области как хирург, вылечивающий самых тяжелых больных с кишечными свищами. Даже своим обликом он напоминал мудрого и бескорыстного земского врача: худощавый доктор средних лет, в круглых старомодных очках и в халате с завязками на спине, с шапочкой на лысоватой голове, неизменно с папиросой в зубах.

Сотрудники отделения говорят, что на долгих операциях Евгений Михайлович по несколько раз выходит покурить в предоперационную с папироской, зажатой в хирургическом стерильном зажиме. Дольников был автором множества методик лечения кишечных свищей, и не раз помогал нам в онкодиспансере при лечении несостоятельности кишечного шва.

Не обижайся, Сан Саныч, этот больной - сын моего бывшего пациента, как такому отказать, - отбивался я. - А тебя, как заведующего (Начальника! - поправил меня Саша) отделением, буду просить ассистировать мне на операции. Согласен?

Мы снова обнялись, после чего я облачился в белый халат и мы с Сашей Ивановым отправились в палату к хворому заключенному.

- - -

Худой, с землистым цветом лица, молодой, но уже лысоватый паренек с глазами непонятного цвета, Виталий Кузьмин выглядел как инкурабельный, неизлечимый больной, значительно старше своих двадцати шести лет. Оказалось, что его перевели в хирургию из противотуберкулезного отделения только три дня назад.

Я представился (Вы Борис Александрович? - переспросил обрадованно Виталик), прощупал и простукал его слегка вздутый живот, проверил на шее и в паху наличие увеличенных лимфоузлов.

Стул у Вас не нарушен? Запоров нет? - привычно задавал я вопросы, а воспрявший духом больной быстро отвечал: «Раньше стул был один раз в неделю, а сейчас начали делать клизмы, стало значительно лучше…».

На операцию согласен?

Согласен, конечно… А кто будет меня оперировать?

Мы с начальником отделения, Александром Александровичем. Это очень опытный хирург, он долго работал в нашей областной больнице.

Сан Саныч потянулся к выходу из палаты. «Готовься к операции, Виталий. Мама передает тебе привет, - попрощался я с пациентом. Тот смотрел на меня, не отрываясь, и улыбался неуловимым движением губ на изможденном лице.

В ординаторской я поделился своими впечатлениями с хирургами отделения. «Выглядит плохо, да и опухоль скорее всего большая, куда-нибудь врастает. Может оказаться неоперабельной. Ну, все равно, сделаем обходной анастомоз. У молодых пациентов рак развивается стремительно».

Инструменты стерильные, открывать нельзя. Ты так спроси, что для такой операции тебе понадобится, - извиняясь, предложил Саша Иванов.

Понадобятся сшивающие аппараты УО-40 и УО-60 (Имеются!..), электронож (Тоже есть, мы много оперируем, Боря…) и атравматические кишечные иглы с викриловой нитью, - поддел я напоследок обиженного хирурга.

А это на кой? Мы шьем обычными капроновыми нитками, - озадачился доктор Иванов.

Рассасывающийся шовный материал способствует лучшему заживлению анастомоза. Саша, я привезу с собой упаковку викрила, не волнуйся. И еще я хочу захватить свой ранорасширитель, ты не против? - закончил я список необходимых инструментов.

Борис Александрович, охрана не пропустит с железками, лучше передай их мне накануне, -- принял решение сотрудник режимной больницы, - Я их сам занесу в операционную…

Мы вернулись в ординаторскую. Начальник хирургического отделения подвел итог: «Операцию назначим на послезавтра, сможете, Борис Александрович? Я закажу пропуск на девять часов утра».

Сан Саныч, закажи еще литр крови на операцию. Как у Вас тут с кровью?

Нормально, берем там же, где и вы - на областной станции переливания крови. Закажем кровь и плазму, - включил для подчиненных докторов командирский голос начальник отделения. И добавил другим, приветливым тоном: «Пойдем, Боря, провожу тебя до выхода, а то вдруг не выпустят…»

- - -

Выходя за ворота тюрьмы, я ощутил некоторое облегчение от того, что покидаю это негостеприимное заведение. Вспомнилось некстати, как мы подшучивали над Петей Ильиным, проработавшим в больницах системы УВД большую часть своей жизни: «Петя, ты уже отбыл в тюряге почти пожизненный срок!..» Находчивый Петруха язвил в ответ: «А вы все, зато, проторчали всю свою жизнь в больницах, как пациенты домов престарелых!..».

За воротами меня ожидала взволнованная мать заключенного Кузьмина. Мы уселись в мой медицинских Форд, и по дороге до дома, где жила Валентина Ивановна, я рассказал ей о нашем решении оперировать Виталика через день. «Я буду молиться на Вас, Борис Александрович, Вы так много сделали для нашей семьи!..», - бормотала в слезах Валентина Ивановна. «Помолитесь за Виталика, может, это ему как-то поможет», - предложил безутешной матери доктор-атеист Жевлаков.

- - -

« … За восемь бед - один ответ,

В тюрьме есть тоже лазарет,

Я там валялся, я там валялся…

Врач резал вдоль и поперек,

Он мне сказал: «Держись, браток!»

И я держался …»

Из песни Владимира Высоцкого

«Тот, кто раньше с нею был»

- - -

Через день, ровно в девять часов утра, я был у ворот ИК № 3, где меня уже поджидали Валентина Ивановна Кузьмина (Удачи Вам, Борис Александрович!) и доктор Иванов. Поздоровавшись с ним за руку, я кивнул головой Валентине Ивановне, и мы, не мешкая, направились внутрь проходной.

Невзирая на сопровождающего меня начальника хирургического отделения, процедура идентификации моей личности проходила дотошно, без скидок на своего сотрудника. С очевидной неохотой, как мне показалось, я был-таки пропущен на территорию колонии. «Они что, всегда так?..» - спросил я у Сан Саныча. «Иногда еще запрашивают руководство колонии минут по тридцать», - скрипнул зубами злой доктор Иванов. «Инструменты занес, Саша?», - тихонько спросил я его. Он в ответ кивнул головой. Знакомый санитар ждал нас у входа. Я взял свой халат подмышку, и мы проследовали в ординаторскую. «Пусть подают больного в операционную», - распорядился начальник отделения. Я не стал настаивать на дооперационном осмотре пациента. Тюремная атмосфера из экзотической при первом визите плавно превращалась в гнетущую…

- - -

После обработки живота настойкой йода больной был накрыт стерильными простынями с отгороженным посредине участком, предназначенным для срединной лапаротомии. «А почему не параректальным разрезом слева? - спросил Сан Саныч, - Трудно будет работать в области селезенки». Я уже приготовился к разрезу от нижней трети мечевидного отростка с обходом пупка слева. «Ну ты размахнулся, Борис Александрович», - снова не утерпел мой ассистент. «Потерпи, Саныч, вот установим расширитель, сам посмотришь, как удобно будет…»

Сразу после лапаротомии я ввел руку в брюшную полость и провел первичную ревизию опухоли. Она располагалась в селезеночном углу, прорастала все слои и была ограниченно смещаемая. «Возможно врастание в ворота селезенки, - комментировал вслух оперирующий хирург, - Но печень без метастазов, карциноматоза брюшины нет, асцитической жидкости тоже не видно».

После установки расширителя Сигала и смещения окна раны к левому подреберью недоверчивость Сан Саныча сменилась сдержанной похвалой: «Да, такой доступ позволит вытащить из-под диафрагмы всё. Молоток, Боря!». Не мешкая, я приступил к выделению опухоли. Немного мешала умеренно раздутая поперечная ободочная кишка. После отсечения большого сальника выявлено врастание опухоли толстой кишки в хвост пожелудочной железы. Отступив от края опухоли четыре сантиметра, я выделил селезеночные сосуды, проходящие по верхнему краю поджелудочной железы, взял их на зажимы и раздельно пересек и лигировал селезеночную артерию и вену. На этом же уровне была прошита с помощью аппарата УО-60 ткань поджелудочной железы, после чего хвост железы отсечен скальпелем от бранш ушивателя. Выделив и лигировав короткие сосуды, идущие от желудка к селезенке, я полностью вывел в рану препарат, состоящий из селезеночного угла толстой кишки с опухолью и врастающими в нее селезенкой и хвостом поджелудочной железы. Поочередно, с помощью новой зарядки сшивающего аппарата, прошиты и пересечены проксимальный (приводящий) и дистальный (отводящий) участок толстой кишки.

Внушительных размеров препарат (весом до килограмма и около 15 сантиметров диаметром) был торжественно извлечен из брюшной полости и помещен в эмалированный тазик, покрытый простыней.

В опустевшем поддиафрагмальной пространстве в брюшной полости сиротливо болтались две культи ободочной кишки, прошитые двумя рядам титановых скобок. «Время операции - пятьдесят минут», - со скрытым злорадством (враги хирургов!) сообщил доктор-анестезиолог начальнику отделения. Я вмешался: «Еще толстую кишку сшивать нужно, работы еще хватает. Я попрошу Вас перелить больному поллитра эритромассы». Мы с Сан Санычем сполоснули резиновые перчатки спиртом и приступили ко второму этапу - формированию толстокишечного анастомоза.

Из-за явлений хронической толстокишечной непроходимости диаметр раздутой приводящей кишки был в полтора раза больше, чем отводящей кишки. «Может, сначала сделаем двухствольную колостому? -- уже неуверенно спросил Саныч, - такую сошьем - все развалится». «Нет, зачем лишние операции, сделаем инвагинационный анастомоз по Бондарю, - сказал я, не уверенный, что доктор Иванов понял, о чем речь.

Уже с откровенным любопытством Александр Александрович Иванов наблюдал за тщательной очисткой от сосудов и жировых подвесок культей толстой кишки на участке до четырех сантиметров. После формирования узловыми викриловыми швами бок к боку столбика из двух кишечных культей и последующим вворачивании приводящей кишки в отводящую, Сан Саныч прокомментировал методику: «Опупеть, до чего народ додумался!..»

А после того, как я из подручных трубок от капельницы и круглой медицинской резины соорудил двухпросветный дренаж и установил его в левом поддиафрагмальном пространстве, Саша язвительно спросил: «Зашивать рану тоже будем как-нибудь хитро?». «Нет, зашивать рану будем ОБЫКВОЕННО», - успокоил я разбушевавшего однокурсника, процитировав любимое выражение моей жены про как жизнь …

- - -

Осýжденный Виталик Кузьмин не подвел маму, начальника хирургического отделения ИК № 3 и хирурга-онколога Жевлакова. Никаких осложнений после операции у него не возникло, и уже через две недели больного перевели на щадящий режим в свой тюремный блок. Счастью его матери Валентины Ивановны не было предела.

Неожиданно выяснилось, что заключенные, у которых выявлено (и даже излечено) злокачественное новообразование, в соответствии с законом подлежат досрочному освобождению по состоянию здоровья. Через три месяца после операции вышел на волю и Виталий Кузьмин. Долго еще (свыше пяти лет!) он присылал мне на адрес больницы поздравительные открытки к праздникам - Дню Советской Армии и Новому Году…

Скандальные свадьбы (Сборник) Бренда Джойс

Перед вами - сборник прелестных историй О ЛЮБВИ. Историй чувственных и романтичных, нежных - и откровенно озорных. Историй, от которых невозможно оторваться! Итак, свадьба. Мечта каждой женщины? Да. Дверь в прекрасный мир счастья? Наверное. Только - как она открывается? Это - самые забавные, самые невероятные, самые СКАНДАЛЬНЫЕ свадьбы за всю историю любовной прозы. Читайте - и наслаждайтесь!

Не зарекайся... (не окончена) Дмитрий Пучков

О тюрьме написано немало. Авторы «тюремной прозы» – это либо люди, побывавшие за решеткой, либо литераторы, изучавшие проблему «снаружи», основываясь на чужом опыте. Данная книга уникальна. Впервые за всю историю литературы о тюрьме написал профессиональный тюремщик. Написал предельно откровенно, остро, в меру цинично, в тонах черного юмора, без слюнявой сентиментальности, фальшивого романтизма и чиновничьего холуйства. У читателя книга может вызвать шок, но она в корне изменит привычный взгляд на человеческие отношения. Во многом эта книга…

Тюремные дневники, или Письма к жене Сергей Мавроди

Письма к жене Сергея Мавроди в форме подробного тюремного дневника создают удивительно рельефную картину. Предельная искренность автора, где нет места самолюбованию, документальная правда, достоверные подробности быта ценились во все времена. Именно поэтому вот уже две тысячи лет читаются с интересом частные письма ничем не прославившегося Плиния Младшего.

Очень женская проза Виктория Беляева

Перед вами – не просто рассказы. Перед вами – женские судьбы. Истории наших современниц – со всеми их (и нашими!) проблемами и удачами, сомнениями и надеждами на лучшее. Истории ЛЮБВИ – любви желанной и непростой, бесконечно разной – но всегда ПРЕКРАСНОЙ и удивительной.. Произведения Виктории Беляевой – это ОЧЕНЬ ЖЕНСКАЯ ПРОЗА. И каждая женщина найдет в этой книге что-то написанное о ней и для нее!

Учитесь быстро читать Олег Андреев

В книге рассказывается о том, как научиться быстро читать, глубже и полнее понимать прочитанное, разбираются причины медленного чтения и приемы освоения техники быстрого и эффективного чтения. Авторы приводят 10 бесед с упражнениями и контрольными заданиями, позволяющими самостоятельно или с помощью педагогов освоить метод быстрого чтения.

Не для взрослых. Время читать! Мариэтта Чудакова

Знаменитый историк литературы ХХ века, известный в мире знаток творчества Булгакова и автор его «Жизнеописания», а также автор увлекательнейшего детектива для подростков «Дела и ужасы Жени Осинкиной» рассказывает о книгах, которые во что бы то ни стало надо прочесть именно до 16 лет - ни в коем случае не позже! Потому что книги на этой Золотой Полке, собранной для вас Мариэттой Чудаковой, так хитро написаны, что если вы опоздаете и начнете читать их взрослыми - вы уже никогда не получите того удовольствия, которое в них заложено именно для вас -…

Как читать книги С. Поварнин

Как мы обыкновенно читаем книги? Так, "как читается". Так, как подсказывают наше настроение, наши психические свойства, сложившиеся навыки, внешние обстоятельства. Кажется нам, что читаем не плохо. А между тем это, по большей части, ошибка.

Том 1. Проза Иван Крылов

Настоящее издание Полного собрания сочинений великого русского писателя-баснописца Ивана Андреевича Крылова осуществляется по постановлению Совета Народных Комисаров СССР от 15 июля 1944 г. При жизни И. А. Крылова собрания его сочинений не издавалось. Многие прозаические произведения, пьесы и стихотворения оставались затерянными в периодических изданиях конца XVIII века. Многократно печатались лишь сборники его басен. Было предпринято несколько попыток издать Полное собрание сочинений, однако достигнуть этой полноты не удавалось в силу ряда…

Повесть и рассказы из сборника «Современная… Лев Куклин

В сборник «Современная эротическая проза» вошли эротические произведения писателей Петербурга и Москвы, а также русскоязычных зарубежных прозаиков - произведения традиционные и новаторские, лирические и жесткие, эстетически красивые и шокирующие, смешные и трагические. Но всех их объединяет психологическая достоверность, мастерство авторов, отсутствие какого-либо морализаторства и высокая степень эротической напряженности. В данную книгу вошли повесть «Гуманитарная помощь» и рассказы Лева Куклина. Сборник еще раз подтверждает, что…

Рассказы; Повести; Стихотворения в прозе;… Иван Тургенев

В книгу вошли произведения И. С. Тургенева (1818–1883): рассказы «Муму», «Записки охотника»; повести «Ася», «Первая любовь»; стихотворения в прозе и романы «Дворянское гнездо», «Отцы и дети», обязательные для чтения и изучения в средней общеобразовательной школе.

Джентльмены чужих писем не читают Олег Горяйнов

Джентльмены чужих писем не читают? Еще и как читают, если эти джентльмены работают в разведке. А также забираются в чужие постели, прикармливают чужих террористов, заманивают носителей чужих секретов в «медовые ловушки». Идет Игра, в которой нет места морали и состраданию. Интересы Родины – превыше всего, а интересы корпорации под названием ГРУ – Главное разведуправление – еще выше. И жизнь в этом мире, превращенном в поле битвы между противоборствующими спецслужбами, была бы совсем невыносима, если бы не вмешательство неискоренимого «человеческого…

О теории прозы Виктор Шкловский

В своей книге В. Б. Шкловский возвращается к давним теоретическим размышлениям о литературе, переосмысливая и углубляя взгляды и концепции, известные по его работам 20-х годов. Это глубоко содержательные размышления старого писателя о классической и современной прозе.

Тюремная энциклопедия Александр Кучинский

В этой Энциклопедии сделана попытка информировать читателя о том, что его ждет, если он, к примеру, не стерпит кабацкого оскорбления и ответит на него по большому счету. Придется немного посидеть – вот и предлагаем вам ознакомиться с подробностями быта и основополагающими принципами тюремно-зоновского бытия. Читателю предлагается антология знаменитых побегов, которые могли бы войти (если уже не вошли) в «золотой фонд» преступного мира. На земном шаре не существует тюрем и прочих мест лишения свободы, которые не знали бы дерзких побегов и не…

Короткая проза (сборник) Михаил Веллер

«Короткая проза – это удар ножа, оставляющий долгое наркотическое воздействие. Настоящий рассказ – это жестко процеженная квинтэссенция романа, впрыснутого в один прием. Рассказ не пишется – он сначала проживается, а потом чеканится», – сказал Михаил Веллер о новеллистике в интервью еженедельнику «Аргументы и время». В книгу включено большинство лучших и наиболее характерных рассказов Веллера. Их разноплановость, непохожесть друг на друга – неизменный авторский принцип. Собранные вместе, рассказы создают уникальный по яркости и оригинальности…

Сатиры в прозе Михаил Салтыков-Щедрин

Самое полное и прекрасно изданное собрание сочинений Михаила Ефграфовича Салтыкова - Щедрина, гениального художника и мыслителя, блестящего публициста и литературного критика, талантливого журналиста, одного из самых ярких деятелей русского освободительного движения. Его дар - явление редчайшее. трудно представить себе классическую русскую литературу без Салтыкова - Щедрина. Настоящее Собрание сочинений и писем Салтыкова - Щедрина, осуществляется с учетом новейших достижений щедриноведения. Собрание является наиболее полным из всех…

Валерий Карышев, Федор Бутырский

Москва тюремная

От тюрьмы и сумы не зарекайся.

Народная мудрость

Кто не был - тот будет, Кто был - не забудет.

Еще одна народная мудрость

Человек совершил преступление, едва появившись на свет. Первопреступниками, согласно Библии, стали Адам и Ева, укравшие из райского сада яблоко, а организатором и наводчиком похищения выступал Змий-искуситель. Это деяние, совершенное группой лиц по предварительному сговору, позволяет говорить о первой в мире организованной преступной группировке. Таким образом, первую, «райскую» ОПГ составляло все тогдашнее человечество.

Адам родил Каина. Каин родил Еноха. Енох родил Ирада...

И каждое новое поколение обязательно преступало закон: Каин убил Авеля, Хам оскорбил Ноя, а сыновья Иакова и вовсе продали своего брата Иосифа в рабство. Преступления, большие и маленькие, стали неизбежным спутником человеческой истории.

Шло время, народонаселение плодилось и размножалось, прогрессируя в разделении на преступников и потерпевших. Первые - убийцы, бандиты, мошенники и маньяки - продолжали душегубствовать, грабить, обманывать, насильничать и бесчинствовать. Вторые же - терпилы, то есть жертвы, - придумывали все более и более изощренные законы для наказания первых. Эти законы и определяли, какое злодеяние чего стоит. Преступников закапывали живьем, сбрасывали со скал, побивали камнями, сажали на кол, рубили им головы, топили, вешали, четвертовали, колесовали, ссылали на галеры и в рудники, но перед вынесением приговора, как правило, изолировали от общества.

Так появились тюрьмы.

За многотысячную свою историю человечество не стало умней и гуманней. Простенькое бытовое убийство Каином своего брата Авеля меркнет перед кровавой чеченской бойней, а примитивный разврат Содома и Гоморры - легкая эротика по сравнению с продукцией современной порноиндустрии. Преступность неискоренима, как неискоренимы человеческие пороки: алчность, зависть, скудоумие, озлобление, леность мысли. И пока будет существовать преступность, будет существовать разделение на тюрьму и волю.

Так будет всегда и во всем мире.

Так будет и в России...

Тюрьма в России - больше чем тюрьма. Это - и образ жизни, и способ мышления, и система ценностей, и даже система цен. Ни одна мировая культура, ни одна национальная ментальность не впитала в себя столь много зэковских понятий, сколько русская; так, к сожалению, сложилось исторически.

Криминал воспринимается естественной составляющей российской жизни. Тюремный сленг, то и дело прорезающийся в речах депутатов Государственной думы, понятен электорату без перевода. А специфические слова вроде «кидалово», «лавэ», «мусора» или «замочить» встречаются не только в беседах татуированных завсегдатаев Бутырки да Матросской Тишины, но и в повседневной речи законопослушных граждан; выражения эти канонизированы телевидением и десятки раз обыграны поэтами-песенниками.

Самые популярные песни - про «Владимирский централ», «Кресты», «Таганку» и «Малолетку - небо в клетку». Куплеты, взлелеенные блатной музой, давно стали в России фольклором. Юноши, прикидывающие, с кого делать жизнь свою, мечтают делать ее с товарищей Япончика, Солоника, Мансура, Сильвестра и прочих жиган-лимонов. Молодых пацанов, отмотавших срок, уважают сверстники и норовят полюбить сверстницы.

Книги про «братву», «воров в законе», «жуликов» и «ментов» традиционно являются национальными бестселлерами; это - один из источников познания современного мира.

Впрочем, интерес к жизни в неволе, столь странный на первый взгляд, объясняется просто. От тюрьмы да сумы в России не застрахован никто - ни всесильный министр, ни преуспевающий олигарх, ни последний ханыга из пивной. Даже там, где нет никакого нарушения закона, дело могут запросто «сшить». Ведь милицию в России боятся не меньше, чем самых отмороженных уркаганов, а пресловутое «внутреннее убеждение» судей и «телефонное право» работников прокуратур давно стало притчей во языцех. Наверное, любой средний налогоплательщик запросто приведет три-четыре случая из жизни родственников, друзей или просто знакомых, когда ни в чем не повинного человека посадили «ни за что».

И, может быть, это - одна из причин, по которой многие люди подспудно готовят себя к жизни за решеткой и колючей проволокой?

Именно потому мы и решили написать этот своеобразный путеводитель по столичным следственным изоляторам, по невидимому, но огромному городу в городе.

По Москве тюремной.

И хотя наше повествование более художественное, чем документальное, многие наши герои - реальные люди, прописанные под собственными именами, фамилиями, оперативными псевдонимами и блатными погонялами. В силу вполне объяснимых причин нам пришлось отказаться от детального изложения некоторых реальных фактов и сцен, сократить некоторые фрагменты служебных документов МУРа, РУОПа, ГУИНа, ФАПСИ и ФСБ, а также изменить имена и фамилии людей, согласившихся стать консультантами по наиболее спорным и деликатным вопросам.

Мы сделали это по просьбе как влиятельных уголовных авторитетов Москвы, так и «компетентных органов». Мы не хотим, чтобы по нашей вине звучали выстрелы наемных убийц и гремели взрывы, не хотим, чтобы лилась кровь - чего-чего, а крови в истории Москвы тюремной пролилось много больше, чем баланды... Надеемся, что читатель поймет нас правильно и не осудит за то, что подчас мы вынуждены прерваться «на самом интересном месте».

Завсегдатай столичных СИЗО из братвы наверняка встретит в этом художественном исследовании знакомые приметы и образы тюремного мира, а может быть, даже узнает кентов, подельников и знакомых. Работники Главного управления исполнения наказаний Минюста, скорей всего, обвинят авторов в «очернении тюремной действительности». А рядовому читателю, который пока еще не сталкивался с тюремным бытом и зэковскими нравами, книга будет полезна в качестве своеобразного учебного пособия: как вести себя при «заезде на «хату», какие «подлянки» могут ожидать неопытного «первохода», как организовать свой быт, каких следовательских подстав надобно опасаться.